Жизнь Витторио Альфиери из Асти, рассказанная им самим

Альфиери Витторио

молитва, посл которой начинались занятія, продолжавшіяся до половины восьмого.

Глава V.

ПО ПОВОДУ РАЗНЫХЪ НЕИНТЕРЕСНЫХЪ ПРЕДМЕТАХЪ НА ТУ ЖЕ ТЕМУ, ЧТО И ПРЕДЫДУЩЕЕ.

Зимой 1762 года мой дядя, губернаторъ въ Кунео, вернулся на нсколько мсяцевъ въ Туринъ, и найдя, что я могу кончить чахоткой, добился для меня еще нсколькихъ небольшихъ льготъ въ пищ, которая была улучшена, т. е. стала боле здоровой. Присоедините къ удовольствію выходить каждый день на з^лицу, чтобы посщать зшиверситетъ, изрдка хорошіе обды у дядюшки, затмъ дни отпуска, наконецъ, обычное сладкое дреманіе въ теченіе трехъ четвертей часа, во время з'роковъ. Все это меня значительно ободрило и въ это время я сталъ замтно расти и развиваться. Моему дяд, бывшемз' нашимъ опекуномъ, пришла мысль выписать въ Туринъ и мою сестру Джулію, единственнзчо, бывшую мн сестрой и по отцу и по матери. Онъ думалъ помстить ее въ монастырь св. Креста, взявъ предварительно изъ обители св. Анастасія, въ Асти, гд она жила больше шести лтъ на попеченіи одной нашей тетки, вдовы маркиза Тротти, давно удалившейся туда. Джульетта, вдали отъ нашихъ глазъ, росла въ своемъ монастыр, гд ея воспитаніемъ занимались еще, пожалуй, меньше, чмъ моимъ, благодаря полной власти, которз'Ю она забрала надъ доброй тетушкой, сильно любившей и очень баловавшей ее. Сестр было около пятнадцати лтъ; я былъ моложе ея на два съ

лишнимъ года. Этотъ возрастъ у насъ обыкновенно з^тже заявляетъ о себ и громко говоритъ о любви нжному и хрупкому сердцу двушекъ. Маленькая любовная исторія моей сестры, возможная при монастырскомъ порядк, не понравилась дяд, хотя герой ея могъ бы быть приличнымъ женихомъ для сестры; у дяди окрпло намреніе отдать Джульетту на попеченіе тетк съ материнской стороны, монахин монастыря св. Креста. Свиданіе съ сестрой, которую я, какъ уже з'помянуто, когда-то сильно любилъ и которая стала еще красиве за это время, доставило мн больною радость и, освживъ мн сердце и разумъ, сильно способствовало возстановленію моего здоровья. Общество сестры или скоре возможность, отъ времени до времени, видть ее, была мн тмъ боле дорога, что мн казалось, будто я облегчалъ ей немного страданія любви. Хотя и разл}^т– ченная со своимъ возлюбленнымъ, она съ упорствомъ утверждала, что не желаетъ иного мужа. Я получилъ отъ Андрея, моего тюремщика, разршеніе посщать ее почти каждый четвергъ и воскресенье: это были наши отпускные дни. И часто случалось мн проводить все время свиданія съ сестрой, длившееся часъ и боле, плача вмст съ ней у ршетки монастырской пріемной. Эти слезы были, повидимомз’’, очень благотворны: всякій разъ я возвращался, хотя и печальный, но съ облегченнымъ сердцемъ, и, въ качеств философа, ободрялъ сестрз’ и убждалъ ее настаивать на своемъ; она должна была, по моему мннію, добиться, наконецъ, согласія дядюшки, оказывавшаго наибольшее сопротивленіе ея намреніямъ. Но время, оказывающее такое могущественное дйствіе и на самыя стойкія сердца, не замедлило исцлить сердце Джз'льетты и отдаленіе, препятствія, развлеченія и, главнымъ образомъ, воспитаніе, гораздо боле тщательное, чмъ то, какое она получала у тетз’шки, излчили сестрз^г отъ любовнаго недзч'а и окончательно утшили горе въ теченіе нсколькихъ мсяцевъ.

іб апрля.

Во время каникз'лъ этого года, посвященнаго философіи, я въ первый разъ пошелъ въ театръ Кариньяно, гд давались комическія оперы. Это слз'чилось благодаря милостивому содйствію моего дяди, архитектора, согласившагося принять меня на эт}^– ночь къ себ. Время окончанія театральныхъ представленій не согласовалось съ правилами академіи, не позволявшими никомз^ возвращаться позже полз'ночи. Кром того, намъ разршалось посщать лишь королевскій театръ, кз'да насъ водили всхъ вмст разъ въ недлю въ порз*' карнавала. Комическая опера, которз'ю я имлъ счастье услышать благодаря хитрости добраго дядюшки, сказавшаго моему начальствз', что онъ Завозитъ меня съ собой въ деревню на 24 часа, называлась II Мегсаіо й і Маішапіііе; въ ней пли лзшшіе комическіе пвцы Италіи—Каратолли, Бальони со своими дочерьми, а мз^тзыка была написана однимъ изъ знаменитйшихъ въ то время композиторовъ. Блескъ и много-звзшность этой чзщесной мз'зыки произвели на меня очень глз^бокое впечатлніе, оставивъ какъ бы яркій лучъ гармоніи въ моемъ слух и воображеніи, задвъ самые скрытые закоз^глкн моего сз^тщества. Такъ что въ продолженіе нсколькихъ недль я былъ погрзокенъ въ чрезвычайною меланхолію, которая, впрочемъ, была лишь пріятна мн. Послдствіемъ этого было глубокое отвращеніе къ моимъ обычнымъ занятіямъ, и, вмст съ тмъ, странное броженіе въ голов самыхъ фантастическихъ идей, которыя вдохновили бы меня къ писанію стиховъ, «ели бы я зналъ, какъ за это приняться, и развили бы во мн очень страстныя 43’вства, если бы я не былъ въ такомъ же невдніи о себ самомъ, какъ и т, кто считалъ себя моими воспитателями.

То было въ первый разъ, что музыка оказала на меня такое дйствіе и впечатлніе отъ нея оставило долгій слдъ въ моей памяти, такъ какъ никогда прежде я не испытывалъ столь сильныхъ ощзчценій. И по мр того, какъ я мысленно перебираю свои воспоминанія о карнавал того года и о небольшомъ числ серьезныхъ оперъ, которыя мн з'далось услышать, сравнивая также впечатлнія, полученныя отъ нихъ съ тми, которыя я испытываю нын, когда посл долгаго перерыва я вновь попадаю въ театръ, я начинаю сознавать, что

не существуетъ силы, боле неотразимо дйствующей на мою душу, сердце и разумъ, чмъ музыка вообще, а женскій голосъ и контральто—въ особенности. Ничто дрз^г– гое неспособно вызывать во мн боле сильныхъ, боле потрясающихъ и разнообразныхъ чувствъ. Почти вс мои трагедіи задуманы подъ непосредственнымъ впечатлніемъ прослушанной мз'зыки или немного спустя.

Такъ прошелъ первый годъ моего пребыванія въ университет и такъ какъ мои наставники сказали (я самъ не знаю, почемз^т и какъ), что я отлично использовалъ этотъ годъ, я полз^тчилъ отъ дяди изъ Кунео разршеніе пріхать къ нему въ этотъ городъ и провести тамъ дв недли въ август. Это было вторымъ пз’тешествіемъ за мою жизнь; и маленькій перездъ изъ Турина въ Кунео черезъ плодородную, веселз’Ю равнину нашего прекраснаго Пьемонта доставилъ мн много радости и задался на славз^г, такъ какъ просторъ и движеніе всегда были для меня главнйшими элементами жизни. Однако, удовольствіе отъ путешествія было въ большой мр ослаблено необходимостью совершить его въ наемномъ экипаж и хать очень тихо, тогда какъ пять или шесть лтъ передъ тмъ, выхавъ впервые изъ дому, я съ такой быстротой прокатилъ пять станцій, отдляющихъ Асти отъ Тзфина. Мн казалось, что съ годами мое положеніе З^тхзщшилось и я былъ подавленъ этой позорной, ослиной медлительностью нашего пути. Поэтому, възжая въ Ка-риньяно, въ Ракониджи, въ Савильяно, даже въ самое маленькое мстечко, я всякій разъ поглубже прятался въ уголъ своей противной коляски и закрывалъ хмаза, чтобы не видть и не быть видимымъ; я боялся, что всякій прохожій непремнно узнаетъ во мн того самаго мальчика, который прежде такъ горделиво мчался на почтовыхъ, и посмется теперь надо мной за з^тнизительнз^тю медленность. Такія чувства исходятъ изъ дз’ши пылкой и возвышенной или робко тщеславной и пзютой. Не знаю: пзють судятъ объ этомъ на основаніи моей послдующей жизни. Но я твердо з’вренъ, что если бы вблизи меня въ то время нашелся человкъ, свдущій въ длахъ человческаго сердца, онъ могъ бы съ той самой поры сдлать изъ меня нчто достойное, опираясь на имвшіяся во мн могз’чія побз^гжденія—любовь къ похвал и слав.

Во время краткаго пребыванія

въ Кунео я сочинилъ первый сонетъ, который затрудняюсь назвать своимъ, такъ какъ то былъ винегретъ изъ чз’жихъ стиховъ, либо списанныхъ цликомъ, либо испорченныхъ, неловко пришитыхъ другъ къ дрз’гз^т и заимствованныхъ 3' Метастазіо и Аріосто,—единственныхъ итальянскихъ поэтовъ, которыхъ я немножко читалъ. Насколько помню, въ нихъ не было ни рифмы, ни нужнаго числа стопъ. Гане я недурно сочинялъ латинскіе стихи въ гекзаметрахъ и пентаметрахъ, но никто не научилъ меня ни одному правилз^ итальянскаго стихосложенія. Сколько я ни старался съ тхъ поръ припомнить хотя бы одинъ стихъ того сонета, мн это не удавалось. Помню лишь, что этотъ сонетъ былъ написанъ въ честь одной дамы, за которой захаживалъ мой дядя и которая нравилась также и мн. Сонетъ вышелъ, конечно, отвратительный; это не помшало емз^ снискать себ похвалы, во-первыхъ, восптой дамы, которая ничего ровно не смыслила въ этомъ дл, а затмъ дрзтихъ сзщей, столь же авторитетныхъ. Благодаря этомз^т я з^же считалъ себя поэтомъ; однако, дядя мой, суровый военный человкъ, достаточно освдомленный въ политик и исторіи, но совершенно невинный въ области всякой поэзіи и мало этимъ обезпокоенный, не одобрилъ произведенія моей рождавшейся мз'зы. Напротивъ, онъ порицалъ мой сонетъ и его колкія насмшки замз'тили въ самомъ источник мелкій потокъ моего вдохновенія; и такъ случилось, что охота къ стихо-творству вернз^тлась ко мн лишь, когда мн минзчю з^тже двадцать пять лтъ. Сколько хорошихъ и дзрныхъ стиховъ погублено въ тотъ день рз^гкой моего дяди въ колы--бели моего перворожденнаго сонета!

1763.

Глупая философія смнилась въ слдующемъ году изз’ченіемъ физики и этики, которое было распред' лено такимъ же образомъ, какъ на двз^хъ предшествзчо-щихъ кзфсахъ: физика—по з’ърамъ, этика—посл обда. Физика мн, пожалуй, нравилась; но непрестанная борьба съ латинскимъ языкомъ и мое совершенное невжество въ геометріи ставили непреодолимыя препятствія моимъ успхамъ. Поэтому я принужденъ, къ великому моему стыду и ради любви къ истин, признаться, что посл цлаго года занятій физикой, подъ рз’ководствомъ знаменитаго отца Беккаріа, 31 меня не осталось въ голов ни одного опредленія и я не знаю ничего изъ его кзфса по электрнчествз', столь богатаго з'ченостью и изобилз^г– ющаго замчательными открытіями. Тз^– тъ повторилось со мной то же, что слз^чилось по отношенію къ геометріи: благодаря точности моей памяти, я отлично сдавалъ проврочныя испытанія и полз^гчалъ отъ экзаменаторовъ боле похвалы, чмъ з^– прековъ. Поэтомз⁷ зимой 1763 года дядя вздз'малъ сдлать мн небольшой подарокъ, чего онъ еще ни разу не длалъ; онъ хотлъ вознаградить мое прилежаніе, о которомъ дошли до него самые лестные отзывы. Андрей съ пророческой торжественностью предупредилъ меня за три мсяца объ этомъ подарк: онъ заявилъ мн, что изъ врнаго источника знаетъ, что я непремнно получу его, если станз' и дальше примрно вести себя, но ршительно не соглашался открыть, какзчо именно вещь мн подарятъ.

Эта смутная надежна, которая росла и увеличивалась пылкимъ воображеніемъ, воодз'шевила меня и я сталъ еще боле з^гсердствовать въ своей поштайской наз'к. Наконецъ, случилось, что слзъа дяди согласился показать драгоцнный подарокъ, предназначавшійся мн: то была серебряная шпага, довольно хорошей работы. Увидвъ ее, я воспламенился желаніемъ ее имть, и я ожидалъ каждый день, что ползшз’’ ее, считая, что вполн это

заслужилъ; но шпага такъ и не стала моей. Насколько я понялъ или догадался впослдствіи, дяд хотлось, чтобы я самъ попросилъ подарить мн эту шпагз’; однако, та самая черта моего нрава, которая нсколькими годами ране, въ дом матери, помшала мн высказать бабз’шк свое желаніе, и на этотъ разъ заставила меня молчать, хотя я и тяготился этимъ. Такъ я и не попросилъ у дяди шпагз^г, и потому не получилъ ея.

Глава VI.

ХИЛОСТЬ МОЕГО ЗДОРОВЬЯ.—ПОСТОЯННЫЯ НЕДОМОГАНІЯ.—ПОЛНАЯ НЕСПОСОБНОСТЬ КЪ КАКОМУ-ЛИБО ФИЗИЧЕСКОМУ НАПРЯЖЕНІЮ, ВЪ ОСОБЕННОСТИ КЪ ТАНЦАМЪ.—ПРИЧИНЫ.

Такъ прошелъ и этотъ годъ занятій физикой; лтомъ дядя былъ назначенъ вице-королемъ Сардиніи и сталъ готовиться къ отъзду. Онъ з'халъ въ сентябр, передавъ меня попеченію тхъ немногочисленныхъ родственниковъ со стороны отца и матери, которые еще оставались у меня въ Тз'рин. Отъ веденія же денежныхъ моихъ длъ и отъ опекунства онъ отказался или, по крайней мр, раздлилъ эту заботу съ однимъ изъ своихъ друзей. Съ той поры я сталъ пользоваться нсколько большей свободой въ трат денегъ, такъ какъ впервые началъ получать небольшое, но опредленное мсячное содержаніе, установленное моимъ новымъ опекз^гномъ. Дядя до сихъ поръ ршительно не соглашался на это; и, какъ тогда, такъ и сейчасъ, я считаю такой отказъ чрезвычайно неразумнымъ. Весьма вроятно, здсь мшалъ и Андрей, который, производя за меня необходимыя издержки, быть можетъ, не забывалъ и своихъ выгодъ и потомз’ находилъ боле удобнымъ положеніе, при которомъ онъ одинъ представлялъ дяд отчеты о расходахъ и держалъ меня въ боле полной отъ себя зависимости. Этотъ Андрей

обладалъ поистин умомъ государственнаго мужа изъ тхъ, какихъ въ наше время встрчается не мало и при томъ не изъ наимене знаменитыхъ. Въ конц 1762 года я перешелъ къ изз’ченію гражданскаго и каноническаго права; эти наз'ки должны были привести меня черезъ четыре года къ слав и увнчать адвокатскими лаврами. Но черезъ нсколько недль занятій юриспрзщенціей со мной вновь приключилась болзнь, которою я страдалъ два года назадъ, и отъ которой у меня слзла почти вся кожа съ головы. На этотъ разъ болзненныя явленія были сильне, чмъ раньше; до такой степени моя бдная голова была мало приспособлена къ тому, чтобы стать арсеналомъ опредленій, формулъ и прочихъ прелестей гражданскаго и каноническаго права. Лучше всего было бы сравнить состояніе покрововъ моего черепа съ землей, когда она въ засуху, выжженная солнцемъ, растрескивается по всмъ направленіямъ, въ томленіи ожидая благодатнаго дождя. Изъ моихъ ранъ выдлялось столько гноя, что пришлось, скрня сердце, обречь свои волосы въ жертву жестокимъ ножницамъ, и когда черезъ мсяцъ болзнь прошла, я былъ на-голо остриженъ и въ парик. Это происшествіе было однимъ изъ самыхъ печальныхъ въ моей жизни; тяжело было лишиться волосъ и надть парикъ, который тотчасъ сталъ предметомъ язвительныхъ насмшекъ моихъ дерзкихъ товарищей.

17 апрля.

Сначала я хотлъ было открыто встать на защитз^т злосчастнаго парика, но сообразилъ вскор, что никакой цной не спасти его отъ безудержнаго натиска насмшниковъ, и что я могу лишь погубить и себя вмст съ нимъ; тогда я ршилъ тотчасъ же перейти во вражескій станъ. Я сорвалъ съ головы ни въ чемъ неповинный парикъ и прежде, чмъ дло приняло слишкомъ неблагопріятный оборотъ, подбросилъ его вверхъ какъ мячъ, измннически предоставивъ его всяческому поношенію. Черезъ нсколько дней общее возбужденіе, вызванное парикомъ, настолько